|
ГЛАВА
XXIII
КРЕСТ БАРКЛАЯ. СРАЖЕНИЕ ПРИ ГОФЕ
Первые выстрелы при Гофе раздались в 3-м часу дня. Барклай прибыл
сюда всего за час до этого, едва успев расставить своих людей в боевом
порядке. При этом само село Гоф, с единственной, разделявшей его улицей,
осталось у него за спиной. Такую позицию подверг жесткой критике Ермолов
в своих дневниках. Не будем слишком в них углубляться, передадим лишь
суть претензий будущего генерала, а тогда еще полковника артиллерии.
Боевой порядок Барклая он называет "порочным". С точки зрения Ермолова - нашему
арьергарду следовало занять само село, отбиваясь за заборами и
плетнями, что уберегло бы его от сокрушительных атак вражеской конницы. И, хотя он отдает должное храбрости лично Барклая, который по его же
словам, «презирая опасность, всюду находился сам», но крайне низко
оценивает его полководческие способности в тот роковой день, выразившись
достаточно резко: «Сие сражение не приносит чести его
распорядительности; конечно, не мудрено было сделать
что-нибудь
лучшее». (23)*
Будь Барклай еще жив, когда воспоминания Ермолова увидели свет, он бы,
наверное, нашел доводы опровергнуть своего сурового критика. Но к
тому времени он уже был в мире ином, как, кстати, и сам Ермолов, чьи
«Записки» были опубликованы уже посмертно, поэтому рассудить, двух
генералов придется нам с вами.
И начать следует с описания поля боя. Ермолов, между прочим, при Гофе не
был, из его мемуаров явствует лишь, что село
находится в низине, стиснутое двумя холмами. И все. Но это - лишь часть
картины.
Ее дополняет краткое, но исключительно емкое, описание другого офицера,
нашего старого знакомого, французского капитана Марбо, который лично
присутствовал на месте сражения в свите маршала Ожеро.
Он называет позицию русских не более и не менее, как "прекрасной". Кому
же верить?
Реплика Марбо все ставит на свои места:
«Наконец, русские, которых мы преследовали по пятам целую неделю, решили
остановиться на подступах к небольшому городу Ландсбергу и отстаивать
его. Для этой цели они расположили восемь отборных батальонов на
прекрасной позиции возле деревни Хоф. Их правый фланг опирался на эту
деревню, левый фланг — на густой лес, а центр был защищен оврагом, с
очень крутыми склонами, через который можно было переправиться только по
единственному, очень узкому мосту. Центральную часть этой линии
прикрывала восьми орудийная батарея». (19)*
У Ермолова — ни слова ни об овраге, ни о мосте. Из
описания же Марбо становиться понятно, что русский
командующий в своих расчетах опирался на естественный козырь, который
дала ему местность, те самые большой овраг и мост, за которым он и
поставил свой отряд.
У Марбо мы видим и другие красноречивые строки, в отношение войск,
находившихся под командованием Барклая, он использует слово -
«отборные». И он прав, хотя отряде Барклая были самые обычные, войска, но все побывали в боях, прошли
с ним большой путь.
ЧИСЛЕННОСТЬ ОТРЯДА БАРКЛАЯ
И ЕГО СОСТАВ
Разберем, что представляли собой наши полки, вставшие на позицию у Гофа.
Среди них особо выделяются 1-й и 3-й егерские. В декабре 1806-го, менее,
чем за два месяца до описываемых событий, Барклай с этими полками впервые
вступает в бой с французами у Сохочина-Колозомба. Эти же полки являются
главной опорой правого русского фланга, которым командует все тот же
Барклай в ожесточенном сражении при Пултуске, разгоревшемся всего 3 дня
спустя. После отступления русской армии от Янково, эти же полки назначаются в
арьергард и с боем прикрывают отходящую войсковую колонну.
Обратимся к другому пехотному полку - Костромскому мушкетерскому, которым
командовал князь Щербатов. Внимательный читатель может вспомнить его по сражению при Голымине, где, состоявший сплошь из рекрутов, полк сначала дрогнул, но
потом весь день упорно сражался с пехотой Ожеро, защищая лес на фланге,
по которому противник упорно пытался пробиться, чтобы обойти войска
Голицына. Но так и не смог.
Из этого боя «щербатовцы» вышли, опаленные порохом. Полк с того дня
считался, крепким, опытным, надежным.
То же самое можно сказать о кавалерии: Изюмские и Ольвиопольские гусары
за время зимней кампании не раз скрещивали свое оружие с противником.
Но все это героические деяния были чреваты и большими потерями, а
рекруты из России, с момента похода армии в Восточную Пруссию, не
поступали, полки не пополнялись. Батальоны таяли. Мы не случайно приводили в прошлой
главе выдержки из дневников офицера Азовского полка — свидетельство
о тяжелейших условиях этого похода, когда армия теряла отставшими и
пропавшими без вести тысячи людей: от обморожения, голода, истощения, и,
как следствие всего этого — нередко прямого дезертирства.
Все это применимо и к отряду Барклая.
Все 5 его пехотных полков
насчитывали едва ли половину от первоначального состава. Отсюда и столь малая
численность его отряда, около 5000 по Михайловскому-Данилевскому при 12
орудиях конной артиллерии. Можно предположить, что, имея номинально 12
батальонов пехоты (а не 8, как ошибочно указывает Марбо), Барклай
располагал не более 3000 штыков максимум, при штатной численности полков
их было бы 7500. Хотя состояние кавалерии было традиционно лучше, ее
эскадроны также поредели и вряд ли насчитывали более 2000 сабель.
Такие не боевые потери, к слову, были типичны в военное время для обеих
армий. Тот же Марбо пишет, что, когда он по поручению Наполеона во время
кампании 1805 г. был послан посчитать численность одной кавалерийской
бригады — Морлана, то вместо положенных по штату 1200 всадников, нашел
только 800, и это при том что было лето и полки еще не участвовал в
сражении, а только совершали марши. Около 400 человек либо отстали,
либо были больны, либо вообще скончались от болезней, отравлений и
истощения.
(19)*
БОЕВОЙ ПОРЯДОК РУССКИХ ПРИ ГОФЕ И ХОД СРАЖЕНИЯ
Из Фрауенсдорфа арьергард выступил в 5
утра, то есть, прежде, чем прибыть в Гоф, отряд 8 часов
находился на марше, а перед боем имел всего часовую передышку.
Свое немногочисленное войско русский генерал расположил, исходя из
особенностей местности. Вперед, на другой берег, через мост, он выдвинул
заслон в составе 1 батальона 20-го егерского, 4 эскадронов Изюмских
гусар, под общим командованием генерал-майора Дорохова - командира Изюмских гусар. Ему в помощь выделили
2 орудия поручика Сухозанета.
Авангард Дорохова закрепился в селении Зинкен, находившемся по другую
сторону переправы. Это снимает упрек Ермолова в том, что Барклай не
использовал такое естественное укрытие, как скопление деревенских
строений с их плетнями и изгородями. Как видим использовал, там, где это
представлялось ему разумным.
За мостом разместились его основные силы, образовав центр, состоявший
из трёх линий, не считая выдвинутой вперед конно-артиллерийской батареи Яшвиля.
Первая линия состояла полностью из кавалерии: Изюмский гусарский полк и
все казаки.
Во второй линии встали: его единственный линейный полк -
Костромской мушкетёрский и 20-й егерский.
Третью линию образовали Ольвиопольские гусары, которых Барклай определил в резерв.
Другие два
егерских полка ушли на фланги: 1-й егерский составил правый фланг, заняв
позицию на поросшем кустарником холме. На левый фланг, в лес, выдвинулся
3-й егерский.
Положение войск в начале сражения при Гофе ©
Авторская реконструкция.
При приближении к Гофу походный порядок французов несколько изменился.
Была ли тому теснота немногочисленных дорог, или гонка, которую устроил
своим войскам Наполеон, стремясь настичь русских у Ландсберга, или иные
соображения Императора, но при
подходе к Гофу французские части перемешались. Раньше корпус Ожеро шел
перед корпусом Сульта, но теперь тот выдвинулся вперед, по крайней мере,
частью своих сил.
(22)* Возможно, чтобы дать отдых пехоте Ожеро, непрерывно
сражавшейся с русскими арьергардами от самого Янково.
Первой подошла дивизия Леграна, около 6000 штыков, но пока это был лишь ее авангард: 1-я
бригада: 26-й полк легкой пехоты и два отдельных вольтижёрных батальона, один из которых
составляли корсиканские стрелки.
Также к началу боя французы располагали бригадой легкой кавалерии
(гусары и конные егеря). Какой именно - интересный вопрос. В русской
историографии, без указания на первоисточник, упоминается, что это была
бригада Кольбера из корпуса Мюрата. Однако в кавалерийском
корпусе Мюрата не было легкой кавалерии, она вся была расписана по
пехотным корпусам. Так и бригада Кольбера изначально входила в состав
корпуса Нея, который в данный момент преследовал пруссаков Лестока и
находился далеко от места описываемых событий. Поэтому есть все
основания предполагать, что это могла быть бригада Дюронеля из
VII корпуса Ожеро, ранее
двигавшаяся впереди корпуса, до того, как тот уступил первенство Сульту.
Получается, что к началу боя при Гофе французы располагали около 4500 пехоты и 1000-1200
конницы, а также конной артиллерией. То есть, фактического преимущества
не имели. Командование на этом этапе осуществлял Легран, что и определило первоначальную
осторожную тактику французов - типичную, когда боем руководит генерал от
инфантерии.
Легран верно оценил, насколько труднодоступна позиция, занятая Барклаем, если
атаковать с фронта, и принял разумное решение - поберечь своих солдат,
обойдя мост с флангов. Его
пехота разделилась и пошла в обход, пытаясь найти проходы в
овраге, там, где он был не так крут и широк. Ей это удалось.
Что касается селения Зинкен, где засел авангард Дорохова, то на него
навели пушки.
Плетни и
ограды здесь русским не
слишком-то помогли, как на то уповает Ермолов, когда на
деревянные домики обрушился град французских ядер и гранат. Это и решило
дело. Два орудия Сухозанета скоро вышли из строя, их прислуга была выбита
практически полностью, в живых осталось только 4 канонира.
Дорохову пришлось оставить Зинкен и увести свой отряд обратно через мост,
отбивая атаку ринувшейся вперед легкой кавалерии. Ее отразили, причем
обе стороны взяли пленных. От них французам стало ясно, насколько слабые
силы стоят перед ними, а русские узнали, что за этим авангардом следует
сам Наполеон.
Прибытие на место боя Императора изменило сам
его ход. Теперь командовал он. События ускорились и вскоре приняли боле динамичный и
драматический оборот.
К этому времени Барклай несколько перестроил свой отряд. Бой в Зинкене закончился,
но начался сразу на обоих флангах, где появилась пехота Леграна. Сначала 3-й егерский, выдвинутый в
лес, столкнулся там с переправившимися в обход через овраг французскими
стрелками и вступил с ним в бой. На другом фланге 1-й
егерский также был атакован. Вскоре положение 3-го
егерского стало тяжелым, поскольку к французам здесь подходили
подкрепления. Тогда Барклай отправил ему в помощь 20-й егерский. Теперь
из пехоты в резерве у него остался только Костромской мушкетерский.
Именно в эти минуты у переправы и появился Наполеон в сопровождении
Мюрата. Кто из них командовал - вряд ли придется гадать. Когда на поле
боя находился сам Наполеон, его маршалы, обычно, молчали. И все же, ради восстановления исторической правды,
стоит задать вопрос - кто из них двоих отдал приказ кавалерии атаковать русских через
мост?
Если верить барону Жомини, который прошел кампанию 1806 - 1807 г.
в штабе Наполеона и оставил нам свои воспоминания, где рассказ ведется
от первого лица, то есть, от самого Наполеона, то приказ исходил от Мюрата. "Противник,
-
цитируем дословно слова, которые Жомини приписывает Императору,
- "
держался с удивительною
стойкостью против великого герцога Бергского (титул Мюрата -
А.М.), который пускал в дело свои бригады одну за другою через
дефиле болотистого ручья".
Но Марбо дает иную картину того, что
произошло при Гофе:
"Прибыв к этой позиции с кавалерией Мюрата,
Император не счел нужным дожидаться пехоты маршала Сульта
(18-го и 75-го полков линейной пехоты из дивизии Леграна - А.М),
которая была еще в нескольких лье позади, и приказал атаковать русских
нескольким полкам легкой кавалерии, которые, смело бросившись к мосту,
переправились через овраг...".
Можно понять досаду или раздражение Наполеона, когда он увидел сколь
слабый отряд срывает преследование главных сил русской армии. От его взгляда вряд ли
укрылась малочисленность русских батальонов, стоявших на той стороне, и
прикрывавшей их конницы. Это ли соображение, или же вера в опыт и боевой
пыл своих кавалеристов, побудили его отдать роковой для обеих сторон приказ —
немедленно начать лобовую атаку через мост.
В Зинкене находилась только бригада легкой кавалерии. Если это
действительно был Кольбер, каким-то чудом оказавшийся у Гофа, то не
более 700 сабель, если все же Дюронель - чуть более 1000.
Преисполненные энтузиазма в присутствии своего прославленного вождя,
кавалеристы ринулись через мост — выполнять приказ. Картечь русских пушек охладила этот порыв, первая атака сорвалась.
Тогда Наполеон выдвинул вперед все свои орудия, которые открыли огонь по
батарее Яшвиля. Не выдержав подобного чугунного града, батарея свернула
позицию и отошла к пехоте, разместив орудия в промежутках между
батальонами.
Это отрыло возможность новой атаки и французская легкая кавалерия с тем
же пылом ринулась вперед. На сей раз ей удалось перейти мост, по
которому первым промчался гусарский полк. Ему навстречу двинулся
полк Изюмских гусар Дорохова и казаки. Вспомним, что гусарские полки в
русской армии были самыми многочисленными по числу эскадронов - 10 (во
всех прочих - 5). С казаками вместе у Дорохова было не меньше 1000-1200
сабель, что по силе не уступало французской легкой конной бригаде.
Казалось, вот сейчас начнется жестокая сеча, как
вдруг оба строя остановились друг перед другом и "...ни крики русских офицеров:
"Вперёд!", ни крики французских: "En
avant!" не могли сдвинуть кавалеристов с места".(1)*
Глядя, что стоят
гусары, встали и следовавшие за ними казаки. Столь удивительный феномен
можно объяснить лишь, если русские столкнулись с 9-м гусарским полком из
бригады Дюронеля, который носил точно такие же синие ментики, красные
доломаны и черные кивера, как наши Изюмские гусары. Тогда все
становиться понятно - противникам на миг показалось, что им предстоит
убивать самих себя.
Но эта удивительная и уникальная для наполеоновских войн, не имеющая
аналога, немая сцена длилась не долго: "Это продолжалось несколько
минут, но, когда Изюмского полка эскадронный командир Гюнтерштрауб
отчаянно кинулся на французского и свалил его с лошади, это было
сигналом изюмцам двигаться вперед и французские полк был опрокинут и
преследован". (1)*
"Наши эскадроны, - читаем у Марбо, - были отброшены в сильном беспорядке в овраг, откуда выбрались с
большим трудом".
Все это побоище, как в театре, разворачивалось на глазах Наполеона, но
мысль о том, что русских можно отбросить от моста и разбить одной
кавалерией его не оставляла, тем более, что с Мюратом прибыло и новое
подкрепление - драгунская дивизия Клейна.
За всю зимнюю компанию дивизия Клейна пока только один раз участвовала в
бою — при Голымине — тогда был убит командир ее 1-й бригады Жак Фенероль.
В целом же ее потери были не велики. В состав дивизии входило 3 бригады
по 2 полка в каждой, около 2000 сабель. Но одна бригада (20-й и 26-й
полки) была ранее передана Нею, в наскоро сколоченную для его усиления
конную
дивизию Лассаля. (5*)
Драгуны Клейна получили тот же приказ — прорваться на ту сторону оврага,
атаковать русских в лоб и опрокинуть.
Один за другим полки дивизии помчались через мост и оказались в той же
ситуации, как ранее их предшественники из легкой кавалерии. Русские
вновь сходу атаковали переправлявшиеся по одному французские эскадроны и
у моста произошла жестокая рубка.
Вряд ли такая масса французской кавалерии в первой же атаке смогла
пересечь мост, который Марбо назвал «узким». Те же эскадроны, кому это
удалось, не смогли сдержать встречного удара, их атака захлебнулась, а
те, кто уцелели, бежали обратно, увлекая за собой своих противников.
Дорохов гнал бегущих, пересек вслед за ними мост и взял 95
пленных.
Говорят, что война — это наука, даже искусство. Наверное, это так. Но
как бы ни старался художник написать безупречное полотно, вся его работа
пойдет насмарку, если кто-то выльет на нее ведро краски или вандал
порежет ее на лоскуты. До сих пор план Барклая и его тактика полностью
себя оправдали. Возможно, бой тем и кончился бы, и русские, дождавшись
исхода короткого зимнего дня, который был близок, победоносно отошли бы. Но в ход
сражения, до той поры, складывавшегося для них весьма удачно,
вмешались два непредвиденных фактора.
Когда Дорохов, с его кавалерией, стал отходить обратно по мосту, он
столкнулся с мчавшимися ему навстречу Ольвиопольскими гусарами. Барклай,
напомним, назначил этот полк в резерв и приказа на наступление
ему не отдавал. Беннигсен и Михайловский-Данилевский в своих книгах
пощадили командира полка, оставив его не названным. Однако по разным
источникам известно, что в это время им командовал князь с витиеватой
фамилией: Елиферий Друцкой-Соколинский. На его совести и лежит
последовавшая в следствие его действий «конфузия».
Видя, как покрывают
себя славой Изюмские гусары, князь не выдержал и самовольно бросил своих людей в бой. Однако вместо того,
чтобы поддержать Дорохова, Друцкой-Соколинский лишь помешал ему, в
результате чего на мосту, а также на сходе с него образовалась каша.
Клейн же, между тем, ввел в бой свежие эскадроны, атаковавшие изюмцев и
погнавшие их обратно за овраг. Весь этот спутавшийся
клубок нашей и вражеской кавалерии перекатился через мост и посеял
хаос. Его прекрасно передают строки Еромолова:
«Из сего произошло, что неприятель при атаках на нашу
конницу опрокинул ее на пехоту и на батареи. Одна из последних была
схвачена им мгновенно. Начальник другой батареи, поручик Марков,
рассыпав картечью подавляющий его Ольвиопольский полк, остановил
неприятеля, его преследующего, и обратил с уроном. Пехота на сей раз с
твердостию отразила ее нападение. Неприятельская конница проникла до
самых ее линий».
Положение отряда Барклая стало критическим. Его конница была
дезорганизована, контуженный и сбитый с седла ядром Дорохов выбыл из строя. Пытаясь
перестроиться, гусары и казаки откатились за линию пехоты, которой одной
пришлось туго.
Драгунам Клейна ничто не мешало развернуться уже на нашей стороне и
продолжить атаки, пытаясь смять полк Щербатова, на котором теперь
только и держался центр русской позиции.
У
Михайловского-Данилевского мы находим достаточно красочное описание этого
момента боя:
«Три атаки выдержал
он, прогоняя неприятеля батальным огнем.
После каждого отражения
Костромской полк отступал по команде и с барабанным боем, а коль скоро
французская конница приближалась к нему, по дроби, поворотясь во фронт,
встречал его огнем.
Пламенея загладить свою неудачу, Изюмские и Ольвиопольские и гусары
атаковали отбитых Костромским полком французских драгунов и опрокинули
их». (9)*
На этом порыв драгунов Клейна себя исчерпал. Дивизия понесла серьезные потери,
была полностью дезорганизована. Русские выстояли и Барклай мог надеяться на благополучное
завершения дня, уже близившегося к закату.
Но именно в это время вмешался другой фактор. Наполеон получил в руки
новый козырь, свежую только что подошедшую кирасирскую дивизию Д' Опуля,
еще 2000 тяжелых всадников. В этой кампании французская кавалерия вообще
мало участвовала в настоящих боях, всю тяжесть пока несла на себе
пехота. Гоф явился исключением. Кирасиры Великой Армии также еще не
имели возможности за всю зимнюю эпопею проявить себя. Теперь такой
случай представился.
Д' Опуль, восторженный поклонник Императора, не колеблясь, повел своих конных латников через залитый кровью
мост. Его всадники могли видеть последствия неудачных атак своих
товарищей из легкой кавалерии и драгун — по ту сторону оврага вся земля
перед русскими линиями была буквально завалена их трупами. К боевому
порыву, вызванному присутствием Императора, добавилась еще и жажда
мести.
Русские встретили идущую на них железную лавину как и прежде: сначала
удар приняла легка кавалерия, пытавшаяся атаковать сходившие рысью с
моста кирасирские эскадроны, но физический предел столь тяжелого дня дал
о себе знать, как и понесенные в прежних контратаках потери. Кирасиры
опрокинули нашу кавалерию, которая подалась на стоявшую за ней пехоту,
расстроив ее ряды.
В результате Костромской полк потерял свой, до этого такой сплоченный,
строй и кирасиры врубились в него. Бывшие с утра в долгом марше, а все
остальное время сражавшиеся, до предела утомленные солдаты не смогли
сдержать такого страшного удара.
В своем донесении позже Барклай писал:
«Я имел прискорбие видеть почти совершенную гибель этого бесподобного
полка». Торжествующим французам достались бывшие при полку пушки и
батальонные знамена — лишь одно успел спасти и увезти оказавшийся в этой свалке
юнкер Изюмского полка Томилевский.
Разбив русский центр, кирасиры обратились против флангов и стали
преследовать отходящую русскую кавалерию. Отступать ей пришлось по
единственной улице, разделавшей Гоф надвое, под огнем французских пушек,
что привело к значительным потерям.
На правом фланге совместными атаками пехоты и кирасир французам удалось рассеять 1-й
егерский, который весь день держался очень стойко. Но когда французы
окончательно овладели мостом, опрокинули полк Щербатова и их
кавалерия пришла на помощь своей пехоте, егеря не устояли: раненый командир 1-го егерского полка полковник Арсеньев попал в плен,
полк, уже потерявший большую часть своих людей, рассеялся -
оставшиеся уцелели только лишь благодаря бегству через лес.
На левом фланге, где у нас сражались два полка, 3-й и 20-й, враг не смог
добиться успеха, полки отступили, сохранив боеспособность.
Сражение за Гоф на этом еще не закончилось. Французы тоже прошли Гоф, но
столкнулись с новой боевой линией русских — к Барклаю подошло
подкрепление, присланное Беннигсеном, в составе 5 пехотных батальонов
под командованием князя Долгорукова: 3 батальона Черниговского и 2 батальона
Днепровского полка. С ними отправились несколько высших штабных офицеров
- бой теперь шел на глазах всей армии, собравшейся у Ландсберга.
Долгоруков развернул свежие батальоны по центру и правому флангу, а остатки отряда
Барклая разместились на левом: вперед, в лес выдвинулись оба, еще
остававшиеся у него егерских полка, за ними, примкнув к флангу
Долгорукова, встала сильно поредевшая кавалерия.
Французы явились почти сразу же, едва он успел окончить свое новое
построение. Уже наступил мрак, но Наполеон не был бы Наполеоном, если бы
не попытался добить отряд, почти было полностью оказавшийся в его руках,
но большей частью все же ускользнувший. Французы, которые также
усилились за счет подкреплений, атаковали с таким напором, что
Долгоруков с его 5 батальонами стал отступать. Тогда "юный князь Михаил
Голицын, подхватив знамя Днепровского полка, повел беглым шагом его 1-й
батальон и поначалу заставил неприятеля попятиться; но тот, постоянно
усиливая свои массы, окружил этот храбрый батальон, который, так же, как
и юный князь Голицын, был изрублен в куски". (16)*
Бой прекратило лишь
появление нового подкрепления прибывшего из Ландсберга, двух наших
кирасирских
полков под командованием барона Корфа. Только это и прекратило побоище.
Сражение при Гофе стало беспрецедентным по потерям,
которые до сего времени стороны несли в столкновениях, если исходить по
соотношению к участвовавшему в нем относительно небольшому числу войск. Марбо не преувеличивал, когда писал в своих мемуарах: «Поле битвы
наводило ужас».
Победа, несомненно, осталась за Наполеоном, но она была оплачена дорогой
ценой. Обе стороны понесли тяжелый урон. Точных данных о наших потерях
при Гофе нет. Михайловский-Данилевский объясняет это тем, что
произошедшая затем битва при Прейсиш-Эйлау и ранение Барклая
не дали ему времени составить должный рапорт.
А на фоне самой грандиозной битвы гофское побоище померкло и ушло
в тень, оставшись незаслуженно забытым.
Наиболее правдоподобным выглядит утверждение Беннигсена:
"Мы во весь
этот день потеряли 2 500 человек убитыми, ранеными и отчасти взятыми в
плен". (3)*
Добавим к этому 5
потерянных орудий и 2 батальонных штандарта.
Командир Ольвиопольских гусар, князь Друцкой-Соколинский за свое
своеволие, повлекшее столь тяжкие последствия, был отстранен от
командования, в битве при Прейсиш-Эйлау полком командовал уже не
он, а его заместитель, майор со скромной фамилией - Колышкин.
С французской стороны есть только одна точная цифра, это донесение
Сульта , сохранившееся в национальных архивах. Согласно этому
документу потери только пехоты из дивизии Леграна у Гофа составили 1750,
а бригады легкой кавалерии - 210. Итого- 1960 человек.
(20)*
Исходя только из этих, явно не полных, цифр следует, что русских и
французов при Гофе пало 4 460! Практически каждый второй, из изначально
вступивших в бой, был убит, ранен или попал в плен.
Потери драгун и кирасир не известны, хотя, конечно же,
таковые были, особенно тяжело пострадала драгунская бригада Клейна, неоднократно
атаковавшая, находившаяся под ружейным и картечным огнем и сильно порубленная,
но так и не добившаяся результата.
Там же Сульт утверждает, что русские потеряли при Гофе 3000 убитыми и
1500 пленными. Если эту цифру признать за факт, то ее можно лишь
объяснить ещё и потерями отряда Долгорукова. "Средства сии были недостаточны при
всеобщем замешательстве и его баталионы не менее рассеяны и много
потерпели", - пишет Ермолов и у нас нет оснований в данном случае
ему не верить.
Но он же и признает далее: "Поздним вечером окончившееся сражение не
допустило неприятеля беспокоить армию, расположенную при Ландсберге".
Это значит, что приказ своего командующего - задержать противника при
Гофе, Барклай выполнил. В тот день ему и его людям пришлось нести на
себе тяжкий крест - пострадать за все русское войско.
Мог ли он,
выражаясь словами Ермолова, "сделать
что-нибудь
лучшее»?
Пусть читатель сам решит...
Продолжение следует.
© Авторские права:
Александр Морозов. Москва. 2016-2020 гг.
(1)* "Записки Сергея Григорьевича
Волконского" (декабриста)".
(3)* "Записки графа Л. Л. Беннигсена о войне с Наполеоном 1807 года".
(5*) Оскар Фон-Леттов-Форбек: "История войны 1806 и 1807 гг.".
(9)* А.И. Михайловский- Данилевский. "Описание второй войны Императора
Александра с Наполеоном в 1806 и 1807 годах".
(19)* "Мемуары генерала барона де
Марбо".
(16)* "Воспоминания А. Х. Бенкендорфа. Зимняя кампания 1806-1807".
(20)* Francis Loraine Petre "Napoleon's Campaign In Poland 1806-1807".
(22)* Dumas, Mathieu, comte. "Précis des Évènements militaires ou
Essai historique sur les Campagnes de 1799 à 1814".
(23)* "Записки А.П. Ермолова 1798-1826"
Авторские права:
© Александр Морозов. Москва.
2016-2019 гг. |
|
