|
ГЛАВА IV
НАЧАЛО ВОЙНЫ. ИСКУШЕНИЕ ГЕНЕРАЛА ФОН ЛЕСТОКА.
ПЕРВЫЕ СТЫЧКИ У ВИСЛЫ. СТАРЫЙ МЕЧ ЕКАТЕРИНЫ
Наполеон в Польше. Картина художника Яна
Хельминского
Ни русские, ни французы не имели четкого плана будущей кампании,
которая, де факто началась, когда Наполеон 13 ноября отдал приказ
корпусам Ланна, Ожеро и Даву выдвинуться к Висле, причем
Ланн двигался в авангарде. С ними следовала часть
кавалерии Мюрата.
С первых же миль французам пришлось столкнуться с
новой польской реальностью, когда, по словам Ланна, "грязь доходила
лошадям по брюхо". Пехота, повозки, кавалерия, вынужденные следовать
теми же непролазными дорогами, медленно ползли вперед - вся эта людская
и конная масса, растянувшись на марше, текла по левому берегу Вислы.
Другая сторона была пока не доступна, там, за разобранными
мостами,
пока еще отсиживались пруссаки.
Сам Император все еще оставался в Познани, полагая, и не без
основания, что воевать зимой ему не придется. Польша рукоплескала его
войскам, Пруссия лежала у его ног и, словно в подтверждении, что
дальнейшего сопротивления не предвидится, Ланн донес, что в укрепленном монастыре Ченстохова ему без боя сдался
весь гарнизон - 500 прусских солдат под командованием майора Гундта. Наполеон
напутствовал его встречной депешей, где, в частности, высказал
убеждение, что "русские еще далеко и малочисленны".
Одновременно Император отправил генерала Дюрока ко двору
Фридриха-Вильгельма III,
предъявить новый ультиматум по капитуляции, дипломатично называя его
"предложением к перемирию". В нем, помимо прежних требований огромной
контрибуции и прочих унизительных пунктов, предлагалось сдать все, еще
не спустившие флаг крепости - всего 9, включая Данциг, передать под
французский контроль всю Польшу и часть Восточной Пруссии, оставив за
собой лишь Кенигсберг с окрестностями.
Дюрок выехал с этим поручением из Познани 16 ноября, не зная, что в тот
же самый день русский генерал Беннигсен прибыл в Варшаву, чтобы
лично оценить обстановку. Сюда также подошла одна из его дивизий, 6-я,
генерала Седьморацкого. Правда она остановилась в Праге - так называется
старая часть города на правом (в данном случае - восточном) берегу
Вислы. На левый берег переправился лишь авангард - отряд легкой
кавалерии под командованием полковника Юрковского. В самой Варшаве стоял
гарнизон пруссаков генерала фон Плётца из корпуса Лестока: 2 эскадрона
кирасир, 5 батальонов пехоты и конная батарея.
Далее Беннигсен не продвинулся, получив первые сведения о движении
французов к Варшаве - Ланн 17 ноября подошел к Торну, где находилась
удобная переправа через Вислу, мост, длиной 660 м., несколько секций
его оказались разобраны пруссаками, занимавшими противоположный берег.
Французы установили на своей стороне батарею и произвели короткую
демонстративную бомбардировку города, после чего маршал послал
парламентера с предложением сложить оружие и открыть ему переправу.
Престарелый Лесток (на тот момент ему было под семьдесят), чья штаб-квартира и
главные силы корпуса находились здесь же, согласился на встречу - она
состоялась на небольшом острове посреди реки.
Если полистать мемуары Беннигсена, то в воображении читателя Антон Вильгельм фон Лесток
предстанет в образ седоусого, закаленного в боях рыцаря без страха и
упрека, который несмотря на посулы и увещевания врага в лице, сначала
посланного к нему генерала Викто́ра,
а затем и лично Ланна, "оставался при своем твердом намерении защищать
вверенное ему место". (3)*
На деле же прусский генерал был растерян настолько, что, доносил Ланн
Императору, сообщил ему численность своих войск в Торне, где на тот
момент, с его слов, находилось "2 батальона в городе и 6000 в
окрестностях", а также, он искренне надеется на скорое заключение мира,
в коем только и видит спасение Пруссии. Касательно же русских, о них
"вообще, не может быть речи, он даже не знает, где они находятся".
(5*)
В знак своего радушия
Лесток даже предложил французским
генералам посетить город.
Однако тем не пришлось воспользоваться столь заманчивым предложением.
Едва вернувшись в свой лагерь, старый пруссак вдруг кардинально
переменился. Причиной тому стало, надо полагать, влияние его высших
офицеров, но, особенно, прибывшего накануне к войскам другого генерала -
Герхарда фон Шарнхорста. В то время он еще не был исторически громкой,
хрестоматийной фигурой, будущим реформатором прусской армии, хотя уже
обладал известностью и влиянием. Можно предположить, что читатель скорее
знает о потопленном во время Второй мировой войны немецком линкоре "Шарнхорст", чем о
том, чьим именем он был назван.
Герхард фон Шарнхорст приобрел авторитет
еще до войны, преподавал военную теорию в берлинской академии,
организовал небольшой офицерский клуб, где обсуждались вопросы стратегии
и тактики, и пользовался личным расположением короля, даровавшего ему
графский титул. После сражения при Йене, он отступал вместе с отрядом
Блюхера, с ним же угодил в плен. Счастье, однако, ему все же улыбнулось
- именитых пленных удалось быстро выменять и начало зимней кампании
Шарнхорст встретил с новым назначением - в корпус Лестока, где он,
технически возглавил штаб, фактически же был глазами и ушами
Фридриха-Вильгельма III
и проводником его воли. Под давлением этого "серого
кардинала", вставшего у него за плечами, едва вернувшись после
переговоров с Ланном, Лесток не только взял обратно свое приглашение
французам посетить Торн, но и проявил не свойственную ему прыть, выслав
ночью на лодках к другому берегу батальон своих фузилеров, они
разломали и сожгли плоты и понтоны, уже было заготовленные для
переправы. Прусские и немецкие историки до сих пор спорят, чья
заслуга в том, что последний прусский корпус остался верен своему флагу
- непосредственно его командира или, стоявшего за ним тенью,
его более молодого начальника штаба.
Генерал Антон Вильгельм фон Лесток
Генерал Герхард
Йоган фон Шарнхорст
 
Тем и закончилось двухдневное топтание
Ланна у Торна. Поняв, что здесь он только теряет время, маршал продолжил
свой поход к Варшаве.
Чтобы достичь польской столицы французом
потребовалось еще почти неделя. Столь поразительная медлительность
объясняется не только, и даже не столько плохими дорогами, а двумя
факторами. Первый, от которого страдали обе армии - нехватка
продовольствия, доходившая до голода, что ни день, то французам
приходилось разбивать бивуак, рассылая повсюду фуражиров.
Вторая причина, более весомая, политическая -
до возвращения Дюрока Наполеон все еще надеялся избежать новой большой
войны. Его посланец, искавшей встречи с королем, прибыл сначала в
крепость Грауденц, где намечалась встреча Фридрихом-Вильгельмом
III, а затем проследовал в глубь территории,
уже занятой русскими войсками, и только 21-го ноября, глубоко в тылу, в
Остероде, наконец смог передать французский ультиматум. Но король,
вместе с королевой Луизой и остатками своего двора, уже был на пути в
Мемель. Все, чего добился Дюрок - это встретился в Остероде с генералом
Калькрейтом, сообщившим ему решение прусского военного совета - Пруссия
продолжит борьбу!
С этими неутешительными новостями Дюрок повернул обратно, вернувшись в
Познань, где все еще находился Наполеон, лишь 24 ноября.
Дюрок принес не только ответ Калькрейта, но и
сведения, что русские дивизии, которые он сам видел на марше во время
своего путешествия, сосредотачиваются у Вислы. Только тогда Великая
Армия пришла в движение.
Правда, Наполеон все еще осторожничал, решив пока ограничиться
захватом Варшавы, не ввязываясь в зимнюю войну, чреватую столькими
трудностями и проблемами. Корпуса
Нея, Даву, Сульта, Бернадота и 2-й кавалерийский
(его формирование еще не было завершено), Бессьера
тоже получили приказы подтянуться ближе.
Скорый на решения, Император сразу же разработал и
план, достаточно простой: в то время, как Ланн и
назначенный ему в помощь Даву
возьмут Варшаву, остальные корпуса (из них пока лишь Ожеро
находился на подходе) по мере их прибытия
должны переправиться через Вислу у Торна - последний, как он предвидел,
противник, дабы избежать окружения, сам оставит, когда польская столица
окажется в руках французов.
Кавалерия Мюрата поддерживала Ланна,
Даву
и Ожеро, конница Бессьера - другие корпуса.
Зайдя, таким образом,
во фланг русским, Наполеон надеялся убить двух зайцев одним выстрелом:
отрезать противника от Кенигсберга, и, под угрозой окружения, заставить
его отступить без борьбы, очистив всю Польшу и Восточную Пруссию.
Это дало бы возможность Великой Армии перезимовать на
зимних квартирах, а уже с весной, либо возобновить военные действия,
либо к тому времени Франция добьется таки мира на своих, выгодных ей
условиях.
С этого момента события стали понемногу набирать оборот: на следующий
день после того, как Дюрок привез ему отказ пруссаков от перемирия, то
есть, 25 ноября, сам Император с гвардией покинул Познань, а 26 ноября
произошла первая встреча русских и французов, на дальних подступах к
Варшаве. На дороге, недалеко от села
Сохачев авангард Ланна
столкнулся с русскими, дозорным отрядом
Юрковского: 5 эскадронов Александрийского гусарского полка, 2 эскадрона
прусских кирасир, несколько сотен казаков и 2 орудия конной артиллерии.
Поначалу, увидев, как из Сохачева выдвинулся
конный разъезд, гусары атаковали его, но, обнаружив,
что за дозором следуют крупные силы пехоты и кавалерии, Юрковский
повернул назад и увел свой отряд в Варшаву.
Потери русских составили 26 человек
- первые боевые потери в начавшейся войне. Тогда еще никто не
предполагал, какой она станет затяжной, тяжелой и кровопролитной для
обеих сторон.
В русском штабе относительно будущей кампании
не просматривалось
какого-либо единства во мнениях. Наступательные действия даже не
предполагались. В письмах Беннигсену Александр
I рекомендовал держать
оборону, прикрывшись с юга Вислой, а с запада - рекой Древенц, то есть,
в треугольнике, составленном руслами этих
рек, левой оконечностью которого являлась бы Варшава.
Однако Беннигсен в ответных письмах уклонился от этих советов,
хотя при нем в армии находились несколько важных персон, обо всех его
решениях непосредственно доносивших в Санкт-Петербург. Первым был
"дежурный генерал" граф Пётр Толстой (см. главу I),
кроме него в свите Беннигсена состоял дипломат граф Карл Нессельроде, а
для связи с прусским королем был назначен императорский адъютант
Александр Бенкендорф. Нам он известен
больше, как человек, в будущем возглавивший одиозное "Третье отделение".
Но во время описываемых событий это был всего лишь статный, видный
собой, молодой (всего 24 года) офицер - императорский адъютант. Нам он в
данном случае интересен тем, что оставил любопытные мемуары и мы еще не
раз к ним обратимся.
Царь, наученный горьким опытом своего аустерлицкого похода,
однако, не настаивал
на слепом выполнении своих рекомендаций, а все трое его представителей
предпочитали нейтральную позицию и не пытались вмешиваться в руководство
войсками. Тем самым Беннигсену пока давалась свобода в принятии решений,
чем он и воспользовался. У всех еще свежа была в
памяти прошлогодняя капитуляция австрийской армии Макка при Ульме, и
Беннигсен, полагал, что, если он сосредоточит свои войска между Вислой и
Древенцом, то угодит в аналогичный капкан. Эта позиция не годилась и
тем, что прикрывала Кенигсберг, но открывала дорогу в Россию. Более
того, русский командующий считал, что и на Висле, из за ее большой
протяженности, ему, с его 4 дивизиями против всей Великой Армии не
удержаться, что он и указывает в своих мемуарах. Да и командующим, как
таковым он не являлся, вся его реальная власть простиралась лишь над его
собственным корпусом, в то время как второй, Буксгевдена, находился в
нескольких переходах от будущего театра военных действий и хотя
формально был ему переподчинен, между генералами царили вражда и
соперничество.
Существовало еще одно обстоятельство, побудившее, русских в конце
концов, отойти за Вислу - отсутствие провианта. Даже единственная, стоявшая в Варшаве
6-я дивизия Седьморацкого не смогла, в том хаосе и неразберихе,
воцарившемся на еще подконтрольной прусской власти территории, получить
от прусского коменданта продовольствия, хотя варшавские военные склады
ломились от всевозможных припасов.
Также страдал отряд Барклая, оберегавший переправу у Плоцка. Дело
дошло до того, что Барклай и его офицеры вынуждены были покупать еду для
солдат у местных еврейских торговцев - сами поляки провиант прятали и
даже продавать его русским отказывались.
Расположение армий к началу декабря 1806 г. Переход французами Вислы и отступление
русских к Пултуску. © Авторская реконструкция - А.М.
Совокупность всех этих причин побудила Беннигсена отдать приказ об
отступлении за Вислу. Опорой своей позиции он выбрал Пултуск, что
определялось его удобным
стратегическим положением - от французов его отделяли три естественных
водных рубежа: реки Буг, Вкра и Нарев. Осень 1806 года и наступавшая за
ней зима выдались на редкость мягкими температура держалась около
0º , обе реки еще не
покрылись льдом. За Пултуском, в Остроленке, находились и армейские
продовольственные склады, как тогда говорили - "магазин". Поэтому,
объяснял свое решение генерал:
"Я расположил теперь свою армию на тесных квартирах в две линии таким
образом, что в двое суток все отряды могли быть соединены вместе под
Пултуском, на правом берегу Нарева. Резерв в 12 батальонов был
расположен близ города вдоль этой реки".
(3)*
Первую линию, согласно этой диспозиции, составляли войска, занявшие
дальние подступы к городу, вдоль реки Вкра,
прикрыв наиболее удобные переправы. Таких переправ было две: первая - у Чарново, где расположился граф генерал Остерман-Толстой
с частью сил своей 2-й дивизии, вторая - между селами Сохочин и Колозомб,
куда отошел от Плоцка Барклай с его отрядом, состав которого остался без
изменений.
Отступление наших войск на новый рубеж произошло без выстрелов. Прусский
корпус Лестока, уведомленного об отступлении русских,
также оставил свою позицию у Торна и отошел к Страсбургу.
Не известно по каким причинам пруссаки так и не разрушили находившийся
здесь большой мост, французские саперы быстро восстановили несколько его
разобранных секций. Ожеро не преминул им воспользоваться и вскоре
головные части VII
корпуса начали здесь переправу, в то время, как Ланн, за которым
шел Даву,
продолжал следовать
к польской
столице и 24-25 ноября французы, под рукоплескания горожан,
вошли в Варшаву.
Вступление французских войск в Варшаву
в 1806. Иллюстрация XIX века.
В ожидании своего Императора маршал Ланн разместил корпус в городе,
заняв и правобережный район, Прагу, дав войскам отдых. Огромные прусские
военные склады, к которым русские так и не получили ключи, достались ему
со всем их богатым содержимым.
В последующие несколько дней противники прощупывали силы друг друга,
ограничившись взаимной рекогносцировкой и патрулями.
Не обошлось без
стычек, из которых примечательный две. Первая произошла 25 ноября:
"
Полковник
гусарского
Александрийского полка Русанов со своим эскадроном и ротой 4-го
Егерского полка, под командою капитана Кулиша, был послан на
рекогносцировку от Помехова на Модлин к Сохочину. На возвратном пути он
заметил, что неприятель перерезал ему дорогу своей пехотой. Он решился
оружием проложить себе путь сквозь пехоту, что ему и удалось без
значительных потерь. Наша пехота была неоднократно окружаема
неприятелем, полагавшим, что она не в состоянии уйти, но капитан Кулиш в
своем критическом положении не растерялся.
Он опрокинул приближавшегося к нему неприятеля с фронта, взял две
небольшие батареи и принудил французов бежать до реки Вислы, где они
бросились в лодки, при чем потеряли нескольких людей от наших выстрелов.
Между тем неприятель занял дорогу в Помехово,
по
которой наша рота егерей должна была проходить обратно. Капитан Кулиш
был об этом извещен, и этот отважный капитан, несмотря на то, что дрался
с утра до трех часов после полудня, и, имея уже весьма немного патронов,
решился пробираться лесом, миновал деревню Врону и достиг благополучно
Колозомба".
(Конец цитаты - А.М. (3)*
Другое столкновение, также закончившееся для нас удачно, произошло 29
ноября, на том же участке. Выдвинувшийся в дозор к Висле казачий полк,
под командованием
войскового старшины Иловайского 18-го (распространенная фамилия
среди казаков -
А.М) обнаружил в селе Закрочин отряд французской легкой
кавалерии, вероятно выполнявшей аналогичную задачу. В завязавшемся затем
коротком кавалерийском бою казаки выказали полное превосходство над
французскими конными шассёрами - их отряд был рассеян, а офицер и 17
конных егерей попали в плен. На шум выстрелов французы выслали своим
подкрепление - из ближайшего местечка Модлин вышел отряд пехоты, но
казаки атаковали и его, "разогнали и многих перекололи". (15)*
Вплоть до
конца ноября враждующие армии пассивно держались по разную
сторону Вислы.
"Французы не последовали за Беннигсеном, но довершили переправы на
Висле: Бернадот, Ней и Бессьер в Торне, а Сульт и Ожеро - у Плоцка.
Ланн, Мюрат и Гвардия оставались в Варшаве, только Даву выступил из
Праги к Нареву, начав строить мост выше Модлина...". (9)*
Но 27 ноября произошли два значимых события: в Варшаву прибыл Наполеон,
а в Пултуск - новый командующий объединенными русскими силами в Польше -
фельдмаршал граф Каменский. Назначение
его диктовалось
объективными причинами: обе армии, Беннигсена и Буксгевдена следовало
поставить под единоначалие.
"Найти главнокомандующего было трудно,
генерал Кутузов погиб в глазах общества, и особенно во мнении
Императора, с того несчастного дня Аустерлица, - вспоминал Бенкендорф. - Наконец, общественный глас призвал
к командованию старого фельдмаршала графа Каменского, который уже на
протяжении 15 лет находился не у дел. Император уступил общему желанию.
Армия была в восторге от этого выбора, не слишком зная, почему
фельдмаршал известен только
жестокостями, которые он
чинил в Молдавии, в Польше и в Финляндии, но это был вождь, и его
жестокая репутация, казавшаяся свидетельством строгости и характера,
заставляла смотреть на него как на единственного человека, способного
противостоять Наполеону".
16)*
Хотя
биографические портреты не входили в авторские замыслы при работе над
этой книгой, нам все же придется более развернуто коснуться некоторых
персонажей, которых
судьба столь нечаянно вынесла на страницы истории, и
Михаил Федотович Каменский - один из них.
Дабы не быть пристрастными,
предоставим
слово современникам.
"Что заставило государя назначить его главнокомандующим? Все терялись
тогда в догадках..,
-
пишет Фаддей Булгарин и сам же поясняет: "Опытные
люди говорили, что это сделано для возбуждения народного духа, для того,
чтобы припомнить славное время Екатерины Великой, которой память была
священна для народа.
В этом духе прославлял назначение Каменского
великий Державин, называя его в стихах своих: «мечом, оставленным
Екатериною ». Каменского употребили в том смысле, как турки употребляют
знамя Магометово
-
только для вида".(2)*
В мемуарах Ф. Вигеля мы находим следующую, куда более едкую ремарку:
"Он
прославился при Екатерине в обеих войнах с турками, но она никогда его
не любила за крутой и вместе вспыльчивый его нрав и за его жестокость...
Уверяли, что совершеннолетних сыновей, в штаб-офицерском чине,
приказывал он иногда телесно при себе наказывать.
Тогда, подражая Суворову, многие из генералов гнались за
оригинальностью; в том числе и граф Каменский, и этою юродивостью он еще
более рождал в себе веру".
17)*
Престарелый Каменский, которому на тот момент
исполнилось 69 лет, был вызван из
своего имения и прибыл в Санкт-Петербург. Здесь он стал предметом
всеобщего патриотического возбуждения и внимания: "Колонны
батюшек и бабушек, дядюшек и тетушек, как будто войско, принадлежавшее
Наполеону, лезли на приступ 9-го нумера Северной гостиницы, где
остановился фельдмаршал. Всякий просил его о своем кровном, все просьбы
были удовлетворяемы, и, к большему моему терзанию, я должен был быть
свидетелем сборов к отъезду в армию многих моих знакомых и приятелей".
Очевидец, молодой офицер, оставивший нам эту живую картину, сам
находился среди просителей, но, не имея связей и именитых ходатаев, так
и не попал на аудиенцию. Тогда он решился на отчаянный шаг - поздно
ночью, под самое утро решил проникнуть в гостиницу и постучать прямо в
двери спальни фельдмаршала. Покои что удивительно, никто не охранял, на
стук дверь отворилась и "маленький старичок, свежий и бодрый, является
предо мною в халате, с повязанною белой тряпицею головою и с незажженным
в руке огарком. Это был фельдмаршал.
Увидя меня, он остановился: "Что вам надо?".
Я объявил желание мое служить на войне. Он вспыхнул, начал ходить
скорыми шагами взад и вперед по горнице и почти в исступлении говорить:
"Да что это за мученье! Всякий молокосос лезет проситься в армию, когда
я еще и сам не назначен к месту! Замучили меня просьбами! Да кто вы
таковы?".
Я
повторил мое имя. "Какой Давыдов?".18)*
Как, возможно, читатель уже догадался, это был
"тот
самый"
Давыдов, будущий знаменитый партизан, а пока всего лишь 22-летний
поручик лейб-гвардии гусарского полка Денис Давыдов. Ночной налет на
гостиничный номер
командующего
стал его первым "партизанским" набегом.
Зная, какие катастрофические последствия для армии принесло в дальнейшем
назначение Каменского, Давыдов, писавший эти воспоминания уже в летах,
на закате жизни, все же не покривил душой и представил нам
фельдмаршала, каким он
его увидел в тот вечер,
в его воспоминаниях
Каменский
предстает вполне адекватным человеком в здравом уме и
с отличной памятью:
"Я сказал имя отца моего. Тут он смягчился, вспомнил о своей приязни с
ним и даже с дедом моим; начал поименно называть моих родственников, так
что едва не добрался до выходца из Золотой Орды Минчака Касаевича,
родоначальника Давыдовых...
... Я извинялся, что осмелился обеспокоить его в такой необыкновенный
час.
"Нет, нет, напротив,- возразил он с пылкостию,- это мне приятно, это я
люблю, это значит
рвение
неограниченное,
горячее;
тут душа, тут сердце... я это знаю, я чувствую!". 18)*
И вот этому человеку, столь противоречивому
поступками и характером, было
доверено командование армией и судьба Отечества.
Каменский выехал из Петербурга 10 ноября, жалуясь с дороги в письмах
Императору на
болезни и незнание театра военных действий, и прибыл в Пултуск 7
декабря, потратив на свое путешествие без малого месяц.
За время этого путешествия здоровье старого фельдмаршала совершенно
расстроилось, это был совершенно не тот Каменский, который в
молодости водил войска против турок, и даже не тот "свежий и бодрый
старичок", представший ночью перед Денисом Давыдовым.
В
армию он явился полным инвалидом, с трудом способным передвигаться,
полуслепым, обозленным и раздраженным на всех и вся, что вскоре самым пагубным
образом сказалось на руководстве войсками.
© Авторские права:
Александр Морозов. Москва. 20016- 2020 гг.
(2)* Фаддей Булгарин. "Воспоминания".
5*) Оскар Фон-Леттов-Форбек: "История войны
1806 и 1807 гг."
(9)* А.И. Михайловский - Данилевский. "Описание второй войны Императора
Александра с Наполеоном в 1806 и 1807 годах".
15)* "Журнал военных действий Императорской Российской армии - с начала
до окончания кампании, с Ноября 1806-го до июня 1807-го года".
СПб., при Императорской Академии Наук, 1807.
16)* "Воспоминания А. Х. Бенкендорфа. Зимняя кампания 1806-1807".
17)* "Ф.Ф. Вигель "Записки".
18)* Денис Давыдов."Встреча с фельдмаршалом графом Каменским". |
|
