© На сайте представлены только те книги, авторские права на которые истекли

Следом за Порт-Артурской частью следует, собственно, «Расплата». Причем не только расплата самого В.И. Семенова, но всей России. По крайней мере, в лице 2-й Тихоокеанской эскадры Рожественского. Но и здесь мы имеем дело с большой частью, которую можно назвать «На пути к расплате» - это о долгом пути эскадры от Балтики к Цусиме, – и далее, собственно, с расплатой, то есть с Цусимским сражением или, вернее, избиением.
Это действительно важная книга. Кстати, объясняющая, почему так ополчились на автора его современники. Изложив без прикрас то, что видел, он буквально обвинил, как минимум, высшее морское командование в трагедии. Ну а как максимум, вообще вынес приговор режиму Романовых. Хотя конечно русский офицер, капитан 1-го ранга, проливший кровь «за веру, царя и отечество», так не выражается. Да он может быть и не дерзал зло думать о высшей власти. Но приговор следует из книги сам по себе, не нуждаясь в гласном и явном озвучивании автором.
Так уж повезло (или не повезло – как посмотреть) Семенову, что он попал на эскадру буквально за день до ее отплытия. По старому знакомству угодил прямиком на флагманский броненосец «Князь Суворов» и был причислен к штабу вице-адмирала Рожественского. Как человек, забравшийся в такие верха, он имел широкий обзор. Ну уж точно пошире, чем у Новикова-Прибоя, параллельного соплавателя и автора «Цусимы». Думаю, все согласятся, что причисленный к штабу капитан 2-го ранга имеет больше оснований для суждений о качестве эскадры, чем матрос-баталер с «Орла».
Итак, к суждениям Семенова об эскадре. Это очень важно. Ибо автор однозначно и недвусмысленно здесь отвечает на мучивший меня вопрос: как так получилось, что мы проиграли японцам Цусиму с разгромным счетом 12:0 (12 потопленных или захваченных наших броненосных кораблей против абсолютного нуля у Того)? По мнению Семенова, ничем иным и не мог завершиться путь к расплате этой… нет, не эскадры, а какой-то армады.
Эскадры, говорит автор, возникают не по приказу сверху, не экспромтом в условиях военной необходимости, а долгим и упорным трудом, многолетним плаванием в общем строю. Того шлифовал свою эскадру восемь лет, а наши корабли до войны фактически являлись плавучими казармами. Кто и как их довел до такого состояния? Ну, автор мечет молнии в «господ из-под шпица», то есть в Адмиралтейство. Но мы-то можем показать пальцем и куда повыше. Не помните, как, по воспоминаниям великого князя Александра Михайловича, Николай II накануне русско-японской войны не решается сместить с должности генерал-адмирала своего никчемного дядю Алексея? Дескать, ну не могу же я обидеть дядю. Да! Зато могу допустить полный развал флота и его гибель в войне.
Как еще, спрашивается, могла кончить свой поход эскадра, не умеющая ходить строем, не умеющая выполнять эволюции? Как могли попадать во врага комендоры, отродясь не стрелявшие из пушек? Это, видите ли, дорого. Зато недорого строить за 12 миллионов броненосцы только для того, чтобы утопить их без малейшего вреда неприятелю. Или недорого платить семейству Романовых 20 миллионов в год только за то, что они Романовы.

Во всей этой каше Семенов поначалу с неистовством прозелита наивно кидается делиться своим боевым опытом. Ведь как ни крути, а он единственный из всего штаба, кто уже поучаствовал в современной войне и даже в настоящем эскадренном генеральном сражении. Но восторженного новичка быстро осаживают. Мол, знаем мы вас, артурцев, мните вы о себе слишком много, действуете не по разработанным уставам. Стена для кавторанга оказалась непреодолимой.
Да после углубления во вторую часть любому читателю станет ясно, что ничем реально Семенов бы и не смог помочь. Паки и паки следует вспоминать изречение Макарова: «нельзя надеяться хорошо сделать на войне то, чего не учились делать в мирное время».
Адмирал Рожественский, по оценке Семенова, сделал всё, что мог. Он пытался натаскивать капитанов на хождении строем, проводил разовые стрельбы, расходуя скупо ему отпущенный драгоценный боезапас. В конце концов, он провел огромный флот через два с половиной океана без единой потери в судовом составе. В тяжелых условиях отсутствия баз. Уже дойдя только до Мадагаскара, он совершил невозможное, проявив себя выдающимся администратором. Он же после гибели 1-й эскадры и падения Артура твердо заявил, что не имеет надежды на успех. Но он же и не оставил эскадру, не бросил ее, получив еще более твердый приказ идти вперед и дать бой японцам. И он обреченно ведет своих моряков на верную смерть.
Семенов, напирая на дневниковый характер своих заметок, именно подчеркивает всеобщее уныние и полную убежденность в грядущем провале, в трагичном исходе. Никто из видевших реальные возможности эскадры не может всерьез верить в победу над грозным и умелым врагом, опирающимся на свои базы. Вопрос лишь в том, сколько из кораблей сможет пробиться во Владивосток. Оказалось, не смог пробиться ни один значащий корабль.
Снова и снова автор будет обращаться к теме ответственности пославших флот на убой. Правда, по избежание крупных неприятностей, он не называет ни одного имени, кроме фактически не имевшего реальной власти Кладо. Его безответственные писульки в прессе доводили до белого каления весь офицерский состав эскадры. Да, диванные войска существовали уже тогда. Восседая в мягком кресле, никогда не командовавший нормальным боевым кораблем Кладо ловко жонглировал цифрами калибров и толщины брони, убеждая безграмотную публику в неизбежности победы русской эскадры.
Тут крайне любопытно перескочить в конец книги, где Семенов рассказывает о ровно обратных писульках того же самого Кладо. Писульках, в которых он объясняет поражение Рожественского. Поистине, тут можно применить известное высказывание Черчилля: «Политик должен уметь предсказать, что произойдет завтра, через неделю, через месяц и через год. А потом объяснить, почему этого не произошло». К диванным воякам это имеет самое прямое отношение.

Но вот, наконец, трудовой поход подходит к своему логическому завершению, к Цусимскому сражению. Знаете, мне много приходилось читать рассуждений о том, как дескать надо было действовать Рожественскому, как маневрировать в бою, как и когда стрелять, как смело идти на врага и так далее. Но все эти замечательные теоретические выкладки разбиваются о главное: та русская эскадра, которую описал Семенов, попросту не могла выполнить этих хитроумных эволюций. Она могла только двигаться твердо вперед, курсом NO23. А то количество поломок в пути, которого автор касался в предыдущих главах, вызывает только одно удивление: как это нам повезло и во время боя ничего подобного не замечено? Как это корабли всё-таки шли, пусть и без сложных эволюций?
Качество русской эскадры контрастирует с японским. Много раз обвиняли Того в рискованном первом последовательном повороте. Не знаю, что было в голове у японского адмирала, но практика показала его правоту – ни один корабль не получил серьезных повреждений. Ну а дальнейшее маневрирование с несколькими поворотами «все вдруг» показало, как сплавал свою эскадру Того.
Что до стрельбы японцев, то здесь характерен эпизод с заданным Семенову вопросом: «Ну что, похоже на бой в Желтом море?» И он сам себе (и читателю) честно отвечает: ничего подобного, как небо и земля. Японцы за прошедшие десять месяцев сильно прибавили в качестве, в умении, в скорострельности. На русские корабли обрушился град снарядов. Попадающих в цель снарядов! И это важнее, чем пресловутая мощь японской взрывчатки.
Да, практически в любой книге о русско-японской можно увидеть сетования на невзрывающиеся русские снаряды. А если они взрываются, то не дают дыма, что мешает пристреливаться и действует угнетающе на русские команды. Теперь же в свете всего сказанного Семеновым можно вообще усомниться в многочисленности попаданий русских снарядов в японцев. Уж если наши возле Мадагаскара лупили мимо неподвижных мишеней, то на что они могли рассчитывать в условиях боя на куда больших дистанциях? Мазали они – пусть так и скажут, а не на взрывчатку валят.
Верность дневниковому формату Семенова заставляет автора сосредотачиваться только на том, что видел он сам. То есть в части описания Цусимского сражения «Расплата» Владимира Семенова не сможет заменить более широкий взгляд Новикова-Прибоя в его «Цусиме».
Зато далее идет часть о плене, о тяжелых раздумьях автора, о возвращении на родину через Сибирь, полыхающую в огне революции 1905 года. Кстати, весьма характерная подробность: революционные солдатские толпы, страстно ненавидящие всякое начальство, выражали страстное уважение к Рожественскому. Вот она, привилегия адмиралов – не посылать подчиненных в бой, а вести за собой. Ибо на корабле перед вражеским снарядом или морской пучиной все равны. И рядовые солдаты это тонко чувствовали.
Ну а жирной точкой во всей книге и цусимской истории стал суд над офицерами, вернувшимися живыми. Да. Не суд над пославшими их на верную смерть, не суд над развалившими русский флот, но суд над вырвавшимися из боя, прошедшими плен и унижение. Таким образом, горечь поражения густо смазывается горечью несправедливости. После такого не верится в возрождение флота.
Да его по факту и не произошло. Вы спросите, почему не произошло, а как же Эссен, Колчак и так далее? А что Эссен и его команда, отвечу я вопросом, они что, смогли переломить ситуацию? Да вы вспомните годы первой мировой, когда наши дредноуты так и простояли всю войну плавучими казармами. Один в один та же ситуация, что и накануне русско-японской. Не от безделья ли такого именно балтийская матросня превратилась в анархистское острие революции 1917 года? Ради чего страна вкладывалась в постройку дредноутов? Ради того, чтобы они гнили в Гельсингфорсе? Да уж лучше бы тогда на эти деньги снарялдов и винтовок для сухопутной армии настряпали. Глядишь, и устояли бы в 1915 году перед немецким наступлением.
Эээх, Русь-матушка, любишь же ты шагать по разбросанным граблям.

Цитата:

Из правых портов батареи мы могли теперь хорошо видеть «Александр», который был у нас почти на траверзе и держал прямо на «Суворов». За ним следовали остальные. Расстояние уменьшалось. В бинокль уже отчетливо видны были избитые борта броненосца, разрушенные мостики, горящие рубки и ростры… но трубы и мачты еще стояли. Следующим шел «Бородино», сильно горевший. Японцы уже успели выйти вперед и завернуть на пересечку. Наши подходили справа — они же оказались слева от «Суворова». Стреляли и в нас, и через нас. Наша носовая 12-дюймовая башня (единственная, до сих пор уцелевшая) принимала деятельное участие в бою. На падающие снаряды не обращали внимания. Меня ранило в левую ногу, но я только досадливо взглянул на рассеченный сапог. Затаив дыхание, все ждали… По-видимому, вся сила огня японцев была сосредоточена на «Александре». Временами он казался весь окутан пламенем и бурым дымом, а кругом него море словно кипело, взметывая гигантские водяные столбы… Ближе и ближе… Расстояние не больше 10 кабельтовых… И вот — один за другим целый ряд так отчетливо видимых попаданий по переднему мостику и в левую 6-дюймовую башню… — «Александр» круто ворочает вправо, почти на обратный курс и уходит…(Был ли этот поворот намеренным или случайным — вследствие по вреждения рулевых приводов, — навсегда осталось тайной) За ним — «Бородино», «Орел» и другие… Ворочают поспешно, даже не выдерживая линии кильватера… не то — «последовательно», не то — «все вдруг»…
Глухой ропот пробежал по батарее…
— Бросили!.. Уходят!.. Сила не взяла! — раздавались отрывочные восклицания среди команды…
Они, эти простые люди, конечно, думали, что наша эскадра, возвращаясь к «Суворову», имела целью его выручить. Их разочарование было тягостно, но еще тягостнее было тем, кто понимал истинное значение происходившего…
Беспощадная память, неумолимое воображение так ясно, так отчетливо воссоздавали перед моими глазами другую, такую же… такую же ужасную картину: так же спешно, в таком же беспорядке уходили на NW наши броненосцы 28 июля, после сигнала князя Ухтомского…
— Сила не взяла!..
И страшное, роковое слово, которое я даже мысленно не смел выговорить, неумолчно звенело в мозгу, казалось, огненными буквами было написано и в дыме пожара, и на избитых бортах, и на бледных, растерянных лицах команды…

(Цитируется по: "Расплата"- Владимир Семенов)