Рваный стиль изложения в обычном романе был бы непростителен. Здесь рушились бы все каноны художественного произведения. Ни тебе развития характера, ни эволюции отношений, ни какого-то конфликта. Но «Кутузов» Леонтия Раковского не просто роман, а роман-хроника. Этот жанр как раз и подразумевает умаление драматической части и усиление фактической.
Соответственно, всякие там душевные переживания или сцены с ухаживаниями Михаила Илларионовича за своей будущей женой здорово потеснились в пользу описания военно-исторических событий. Так потеснились, что выглядят откровенно слабыми. Но слабыми опять же в рамках традиционного романа. А для романа-хроники они занимают ровно столько места, сколько нужно для указания на вехи жизненного пути главного героя этой биографии.
Но и в таком усеченном варианте можно почувствовать характер личной жизни Кутузова. Счастливый семьянин, отец нескольких дочерей, муж красавицы-жены. Он не лезет к ним с нотациями, не навязывает своей воли, они любят его издалека. И чем дальше, тем крепче. Пусть папенька разъезжает по полкам да по губернаторствам, лишь бы деньги им на безбедное питерское житье высылал исправно. А папенька тяжко вздыхает и никак не осуждая тянет лямку семейной жизни дорого (во всех смыслах) бабьего царства.
Если попытаться вычленить основной конфликт книги, то это, пожалуй, отношения Кутузова и Александра I. Надо сказать, что Раковский довольно подробно и достаточно жестко проходится по фигуре этого царя. Несмотря на внешний лоск, внешнюю душевность и вежливость, это холодный, расчетливый и хитрый интриган, занятый исключительно собой и своими пристрастиями. Несмотря на открытое самодурство Павла I, тот выглядит куда лучше своего насквозь фальшивого сынка.
Никак не уживался Александр I с Кутузовым. Раковский пытается вскрыть истоки этой неприязни, но выходит как-то не полно, не закончено. Неприязнь так и остается необъясненной. Куда лучше эта трактовка у Олега Михайлова в таком же романе-хронике… Но о нем здесь более ни слова. Поговорим как-нибудь в другой раз.

Пора переходить к Отечественной войне 1812 года. Вот ее ход Л. Раковский рассматривает куда более подробно. Правда, здесь есть своя специфика. Ведь Кутузов прибыл в армию уже в августе, за неделю до Бородинского сражения. Соответственно, первые два месяца войны читателю подаются примерно так, как их мог себе представлять сам Михаил Илларионович, находившийся в Петербурге.
Авторский взгляд не несет чего-то революционного, здесь нет и не может быть сенсационных трактовок. Строго советская концепция, до сих пор не лишенная, кстати говоря, разумности и логики. Наполеон, агрессор, нерасчетливо ошибившийся в своем планировании, вламывается в Россию. Идет, оставляя за собой пепел русских селений и трупы своих солдат. Две русских армии вынужденно отступают, кое-где огрызаясь, но в общем, ничего серьезного не могут противопоставить армии объединенной Европы. Ничего, кроме просторов России.
И вот у нас сцена с выборами нового главнокомандующего. Через «не хочу» Александр I утверждает избрание ненавистного ему Кутузова. Тот отправляется к армии и немеделнно попадает в осиное гнездо штабной камарильи. Всякий более-менее значащий персонаж штаба получает от Раковского свою характеристику. Попадает и таким одиозным для советского времени личностям как Беннигсен, и уже более популярным – например, Ермолову. Все плетут вокруг престарелого полководца свои сети, всем он кажется мшелым пнем, неспособным к действию.
И тут во всем блеске предстает дипломатическая часть характера Кутузова. Он ловко и аккуратно отводит все обвинения, никому не позволяет навязывать себе волю, диктовать образ действий. Твердая рука берет в управление армию. И всё осиное гнездо может только злобно жужжать, не в силах помешать кутузовскому плану.
Касательно планов полководца Раковскому удалось показать, что они не были гениально продуманы с самого начала. Кутузов изображается колеблющимся, задумавшимся, пытающимся предугадать события. В нем нет особой прозорливости или провидческого дара, коим его часто награждают романисты. Во многом, как и полагается на войне, его планы и действия зависят от поступков противника. Но он не позволяет Наполеону целиком и полностью завладеть инициативой в навязывании своего образа действий. Вертеть же этим лучшим полководцем той эпохи Кутузов тоже не может. Так что борьба идет нешуточная, не в поддавки, ситуация порой балансирует на лезвии ножа. И только терпение Кутузова и изначально допущенные Наполеоном ошибки склоняют чашу весов на нашу сторону.
Я намеренно не рассказываю о деталях войны, описанных в романе Раковского «Кутузов». Во-первых, многое вы и сами знаете. Во-вторых, при желании всегда можете прочитать книгу. Это может быть и необязательно, но и небезынтересно.

Цитата:

На левом фланге бой с каждым часом разгорался все больше и больше. Французские атаки следовали одна за другой. Под несмолкаемый страшный гром сотен орудий беспрерывной чередой двигались на Багратионовы флеши французские полки. Они обрушивались на русских, как огромные морские валы, и, точно волны об утесистый берег, разбивались о мужественную защиту Багратионовых полков, стоявших насмерть.
Дым от орудийных выстрелов, пыль, поднятая тысячами людей и лошадей, иссиня-желтыми клубами повисли над полем боя, скрывая воюющих. Иногда порыв ветра на мгновение разрывал эту непроницаемую завесу. Тогда в зрительную трубу можно было рассмотреть синие колонны французской пехоты, сверкавшие на солнце сталью штыков, или желтые, белые, синие эскадроны кавалерии, блестевшие касками, латами, саблями, палашами.
Ни ружейных выстрелов, ни взрывавшихся зарядных ящиков, ни топота тысяч людских и конских ног, ни барабанного боя, ни криков и кликов сражающихся не было слышно: все покрывал один сплошной, не смолкавший ни на минуту пушечный гром. Даже здесь, в Горках, говорить нормально было нельзя — приходилось кричать: батареи, стоявшие ниже Горок, и пушки Центрального редута вели огонь.
Свита Кутузова с тревогой смотрела на левый фланг. Все зрительные трубы были обращены туда, хотя противник пытался атаковать и центр русского расположения.
Кутузов сидел на скамейке. Гранаты лопались в воздухе, ядра гудели, сыпались со всех сторон, бороздили землю рикошетами.
А главнокомандующий сидел спокойно. Он почти не смотрел в трубу на поле боя: много ли рассмотришь в этих серо-дымных облаках, да еще одним глазом? Оставалось ждать донесений от ординарцев, которых главнокомандующий посылал время от времени к Багратиону.
Внешне спокойный, выдержанный, не привыкший делиться ни с кем своими мыслями, а тем более в бою, Михаил Илларионович молчал. Он переживал в одиночку то, что другие — пылкий Багратион, язвительный Ермолов или самовлюбленный и наглый Беннигсен — привыкли выплескивать наружу. Он не оглядывался и ни с кем не говорил, но чувствовал, что за его спиной вся пестрая штабная толпа, среди которой немало недругов и интриганов, осуждает его и сплетничает вовсю.

(Цитируется по: "Кутузов"- Леонтий Раковский)