© На сайте представлены только те книги, авторские права на которые истекли

К книге воспоминаний советского партизана Антона Петровича Бринского я тоже подошел через городские улицы. Каждый день дважды проезжаю по улице Бринского. А кто такой, чего, к чему – ни в зуб ногой. И вроде бы есть интернет, узнать всё можно за несколько минут, но нет, лучше мы потратим это время на котиков. Но жизнь штука хитрая, она натолкнула меня на Бринского в книге другого партизана – Бережного. Упоминает Иван Иванович некоего командира отряда Бринского. Два слова сошлись. Совпадение? Не думаю. Что там еще по Бринскому есть? Ага, книга воспоминаний. Ну-ка, ну-ка, а этот товарищ сам Бережного упоминает или нет? Сейчас узнаем.
Но не сразу. В XXI веке при наличии интернета признаком хорошего тона является поиск информации об авторе читаемой книги. Итак, А.П. Бринский (1906-1981) родился на Украине. С 1928 года на службе в Красной Армии. Занимал комиссарские должности. Войну начал прямо 22 июня. Очень быстро его часть оказалась в окружении на территории Белоруссии. По приказу начальства во главе нескольких человек отделился от окруженной группировки и начал партизанить. Осенью его отрядик влился в более крупное образование так называемого «Бати». До 1944 года возглавлял отдельные отряды из соединений Бати, активно занимался подготовкой диверсантов-подрывников. Подопечными Бринского пущены под откос сотни немецких эшелонов. В феврале 1944 года присвоено звание Героя Советского Союза. После войны жил в Горьком. Там же, кстати, проживал и встреченный им на Украине Бережной.
Воспоминания Антона Петровича «По ту сторону фронта» литературно оформлены горьковским писателем Борисом Пильником. Наряду с пользой (удобочитаемость) от литературной обработки, наверное, есть и вред (утрата живого слова очевидца). Оттого мемуары Бринского выглядят такими приглаженными и одновременно кастрированными.

Надо сказать, что советские мемуары, написанные в шестидесятые годы, сегодня вообще трудно читать. Нет, сам текст воспринимается легко. Он без вывертов и сложных грамматических конструкций. Зато идеологических нагромождений там хоть отбавляй. Чего уж тут скрывать, много было табу в советской литературе, посвященной Великой Отечественной войне.
Например, в СССР холили и лелеяли культ дружбы народов, а потому старательно обходили всё, что могло нанести вред этой дружбе. Например, не замечали и не афишировали, что в уничтожении жителей Хатыни принимали участие украинские националисты. Или обходили стороной тот факт, что латыши решили еврейский вопрос досрочно и едва ли не без участия немцев, а потом еще гастролировали в оккупированным территориям.
Да уж, нынче, когда и информации прибавилось, и благодаря интернету она стала доступнее, и от былой дружбы остались рожки да ножки (вернее, проклятия и ножи), все эти недомолвки воспринимаются как-то неприятно. А без отрицательных фактов история в устах советских мемуаристов выглядит глянцевой и ненастоящей. Но даже в таком кастрированном виде из воспоминаний можно извлечь много любопытного.
Что можно вытащить из мемуаров Бринского? Очень интересна картина организации первых партизанских отрядов из попавших в окружение частей. Не всегда и не везде процесс был стихийным. В частности, сам Бринский получил приказ на формирование отряда в июле 1941 года, получил четкие инструкции, оружие и так далее. И таких отрядов было немало.
Интересны и инструкции, и вообще настрой таких формирований. Ничего особо долговременного в планировании не было. Так, на две-три недели вперед заглянули, а дальше-то зачем? Дальше ведь Красная Армия непременно погонит врага и точно к осени вернет Белоруссию под советскую руку. Так что никакого планирования на осенний период, никаких прикидок, чем и где жить зимой. Хуже того, такое планирование было бы расценено как паникерство.
Но время шло, Красная Армия не только не наступала, а откатывалась уже к самой Москве, и надо было как-то выживать в новых обстоятельствах. Обстоятельства же эти были стихийными, случайными. Поэтому положение отрядов типа отряда Бринского, то есть созданных по приказу, и тех, кто самоорганизовался в общем-то было примерно одинаковым. Ни баз, ни связи с Большой землей ни у тех, ни у этих. Пришлось выживать на подножном корму, питаться за счет местного населения, а снабжаться оружием за чет немцев и полицаев.
Не уверен, что местное население было в особом восторге, расставаясь с картошкой, поросятами или барашками. Что немцы возьмут, что партизаны – для голодного человека в общем-то без разницы. И другие книжки, скажем, повести и романы Василя Быкова как раз это отмечают. Но в советских мемуарах, разумеется, настрой совершенно иной. Конечно же все колхозники и колхозницы с энтузиазмом помогают партизанам чем могут. Автор не задается вопросом, что будут есть крестьяне, после того, как накормят десятка два-три здоровых мужиков.
Нет, я не говорю, что не надо было брать еду у крестьян. Жизнь жестока, особенно жизнь военная. Я лишь отмечаю факты. А они таковы: Бринский обходит сложные и неоднозначные моменты, прикрывает их приукрашенной действительностью. Впрочем, так поступали практически все мемуаристы.

Искажает Антон Петрович и вопрос о сотрудничестве населения с немцами. Его послушаешь, так все население Белоруссии поголовно только и думало, как бы изгнать захватчиков со своей земли, как бы нанести им побольше вреда, и все сообща ждали Красную Армию. Нет, конечно, были отдельные мерзавцы, шедшие в полицаи. Но практически все они еще до войны были людьми с гнильцой, кулаками или даже бывшими беляками. Но имелось таких паразитов всего-то единицы. А остальной народ нет, ни-ни, ни сном ни духом. Весь как один только за советскую родину. Даже на Западной Белоруссии, которая советской-то и двух лет не пробыла.
Согласитесь, это искажение правды. Откуда же тогда в рассказах самого Бринского берутся десятки и сотни полицаев, берущих отряд в кольцо, устраивающих облавы? Впрочем, не то чтобы между строк, просто несколько в стороне от основного текста просматривается та тема, что народ в целом поначалу не проявлял большой активности ни в противоборстве с немцами, ни в помощи партизанам. Зато позже, когда немцы начали проводить повальные реквизиции или назидательные расстрелы, скажем, пятидесяти случайно выбранных человек за партизанский налет на какой-нибудь мост, вот тогда народ зашелестел, тогда он и вправду рванул в леса. Повторяю: это тоже можно вычитать у Бринского. Правда, если не зацикливаться на обычной трескучей советской фразеологии.
Из книги же «По ту сторону фронта» можно составить довольно правильное общее представление о партизанском движении в Белоруссии. Если верить Бринскому (а почему бы и не верить?), немцы довольно слабо контролировали территорию. Партизаны порой месяцами занимали целые сельсоветы, имели разветвленную систему баз и лагерей в лесах. В тех же лесах действовали не один, не два, а много отрядов численностью порядка сотни человек. Партизаны даже организовали нечто вроде военкоматов, в которых проводилась мобилизация населения. В общем, Белоруссия в мемуарах Бринского предстает по-настоящему партизанским краем. Немцы контролировали лишь города и крупные дороги, полицаи сидели в крупных селах, а по остальной территории разгуливала партизанская вольница.
Совсем плохо приходилось немцам в непуганых еще районах. Как раз летом 1942 года партизанам в лесах Белоруссии стало тесно. Отдельные отряды начали выплескиваться за пределы партизанского края. И когда они приходили в районы, где уже год как всё стихло (фронт откатился на восток), где полицаи только пили водку, а немцев и следа никто не видел, вот тогда начиналась вакханалия. Эшелоны летели под откос пачками, мосты разлетались в щепки, а полицаи исправно расстреливались. Конечно, немцы реагировали оперативно, но дело-то делалось, грузы вовремя не попадали на фронт. И это в разгар Сталинградского сражения.
Не знаю, как кто, я не могу поверить в модные годов с девяностых утверждения о неэффективности партизанского движения. Дескать, немцы даже не замечали этих комариных укусов. Что-то не верится, что сотня-другая пусть даже не потерянных совсем, но разбитых эшелонов – это комариный укус. Да, немцам по большому счету могло быть наплевать на расстрелянных полицаев или старост. Но не наплевать было населению. Партизаны такими мелкими акциями воздействовали и на него. Оккупационный режим лишался опоры на местах. И это не лирика, а факты. И факты эти можно почерпнуть в том числе и в книге А.П. Бринского «По ту сторону фронта».
А упоминал ли Бринский Бережного? Таки да, ответил взаимностью товарищу по оружию.

Цитата:

В ту же ночь я перешел через озеро и в деревне Обузерье встретился с колхозным бригадиром Кузьмичевым, который держал связь с черейской и лукомльской подпольными организациями. Он вызвал представителя из Лукомли. Мы его знали под кличкой Сапожник и всю группу называли группой Сапожника. Он доложил о работе и между прочим сообщил, что как раз сегодня несколько фашистов и среди них два офицера из немецкого гарнизона собираются ехать в деревню Пасынки. Там пасека и девки, с которыми можно «развлечься». Решено было уничтожить фашистов. На выполнение этого задания отправились Куликов с Сапожником и еще три человека. А утром во всей округе стало известно, что в Лукомлю с «увеселительной прогулки» возвратился всего, один немецкий офицер, да и тот еле-еле добрался, обливаясь кровью. Перед смертью он только и успел прохрипеть:
— Партизан…
Через несколько дней мы возвращались в Липовец и, зайдя по дороге в Амосовку, узнали, что рядом на хуторе находится начальник таранковичской полиции Зубрицкий. Пока я проводил беседу с крестьянами, Перевышко с товарищами врасплох напал на полицаев. После короткой перестрелки он пробился к хате, в которой был Зубрицкий, но ворваться в нее (а Перевышко был способен на такой отчаянный поступок) не успел: полицаи (их было много на хуторе) начали стрельбу с другой стороны. Перевышко смог только бросить гранату в окно хаты и другую гранату в полицейских, чтобы обеспечить себе отступление.
К сожалению, Зубрицкий остался невредим. Услыхав стрельбу, этот «храбрец» залез под печку, только подошвы подкованных сапог торчали наружу. Граната разорвалась на кровати, и ни один ее осколок не коснулся предателя. Он пролежал в своем пыльном убежище до тех пор, пока подчиненные не помогли ему выбраться оттуда. Немало потом было смеху по деревням насчет храбрости Зубрицкого.
Да, конечно, сами по себе эти налеты не имели большого значения, однако они будили народ на борьбу, они показывали врагу, что советские люди не побеждены, что отдельные искорки партизанской борьбы скоро разгорятся в пламя всенародного пожара.

(Цитируется по: "По ту сторону фронта"- Антон Петрович Бринский)